В конце июня, буквально через три недели после возвращения театра из длительной гастрольной поездки, «Астана Балет» представил зрителям новый спектакль, оригинальный балет «Шелковый путь». Но говорить о том, что балет был поставлен за столь короткий срок, было бы неверно, так как идея постановки появилась давно и принадлежала художественному руководителю театра Асель Исабаевой. Постановщиками идея оформлялась почти год, автор либретто, известный поэт и знаток казахской истории Бахыт Каирбеков и хореограф Мукарам Авахри в своем видении постановки прошли путь от детского балета-сказки до философского визуально-пластического спектакля. Результат стоил ожиданий, в результате получился оригинальный по форме и глубокий по содержанию спектакль, который, несомненно, украсит афишу столичного театра.
В этом балете нет центрального героя и линейной истории, единого сюжета, конфликта, психологических образов героев, словом, всего того, что так привычно для формы драматического балета. Но вместе с тем, все это присутствует в этой постановке, который по форме является не столько балетом, а скорее визуально-пластическим перформансом, в котором пластическое сценическое решение, видеоконтент, костюмы, использование ткани и сценического света тесно переплетается с хореографией и пластикой, рожденной щедрой фантазией хореографа.
Несмотря на очень короткий, даже для мобильного театра «Астана Балет», постановочный период, работа над либретто была длительной и непростой. По признанию автора Бахыта Каирбекова было написано 12 вариантов сценария. В результате тесной работы с хореографом, одной из последних, родилась поэтическая форма либретто. Здесь в концентрированном виде оформились основные образы спектакля.
Ключевым для Бахыта Каирбекова стал образ дороги, пути: «И в данном случае Шелковый путь для меня, это не просто торговый путь, который связывал народы и рождал города. Это путь, полный соблазна и опасности. И этот путь, он сближал людей, он даровал не только обмен товарами, но и обмен культурными ценностями».
Вместе с тем, автору либретто удалось вместить в поэтические строки огромный пласт истории и большой объем информации. Поэтический сценарий в две страницы вмещает историю длиною в несколько тысячелетий, от момента создания шелковой нити в Китае, до строительства древнего города Отрар. И это, своего рода, испытание для зрителя – человек осведомленный считает исторические образы и события и получит больший объем впечатлений. А тех, кто не так глубоко знаком с историческими реалиями Шелкового пути, этот спектакль, несомненно, подвигнет на знакомство с обозначенными в спектакле образами и артефактами. И это станет началом увлекательного и познавательного путешествия в мир, где, по образному выражению Олжаса Сулейменова «…скачут кони напоминаний, сверкают клинки предупреждений, на котором мерцают огоньки жизней маленьких людей, и эти огни сливаясь создают огромный Млечный путь истории…». Образ Млечного пути, или Құс жолы, тоже присутствует здесь, он появляется в первой сцене, он и завершает спектакль. Авторы долго не могли найти финал, и автор либретто предложил этот образ.
Неведом нам исток его – Начало Пути,
в котором не предвидится финал...
Он – Птичий̆ Путь*, что мать мне завещала,
Крылатый путь к Тому, Кто нас создал.
А начинается все с Китая, ведь именно здесь в 3 тысячелетии до н. э. появился шелк, производство которого долгое время держалось в строжайшем секрете.
Хореографу Мукарам Авахри в очередной раз удалось удивить зрителей неожиданными и стильными пластическими решениями. И точным выбором артистов для их воплощения. Образ Китайской принцессы в исполнении ведущей солистки Дарины Кайрашевой стал выражением едва уловимой, но точной национальной принадлежности, и уязвимости беззащитной личинки тутового шелкопряда, и самим образом нежной шелковой ткани.
Нежна, крылата, невесома
Твоя одежда, плоть твоя,
Слепящей тайною влекомый,
О, шелк, тобой̆ весь мир объят!
Хореограф как всегда изобретательно работает с тканями и фактурами сценического оформления и костюмов. Образ ткацкого станка, решенный с помощью белых натянутых нитей, свисающих с колосников и образующих стену, через которую просовываются руки танцовщиц, образно, но весьма точно имитирует создание ткани, а падающие сверху гигантские невесомые полотна дают возможность зрителям почти тактильно ощутить воздушность и плавность шелковой ткани. Весь процесс идет под четкий барабанный ритм, свет только подчеркивает пластические рельефы, создавая волнующее таинство рождения шелка, а острые тонкие лучи воспринимаются и как шелковые нити, и как свет, идущий на землю от звезд мерцающего на небе Млечного пути. И когда множество нитей превращается в ткань и шелковое полотно струящимся потоком падает на сцену, и глубины ее появляются три грации, обозначенные в либретто как Девушки-шелк. Удивительно, что хореограф и либреттист независимо друг от друга пришли к образу такой триады. Только Мукарам Авахри вывела трех солисток на сцену исходя из хореографического рисунка спектакля, а Бахыт Каирбеков, изучая материалы о природе шелка, открыл для себя (думаю, что и для многих из нас) информацию, что качества шелковой ткани во многом определены строением шелковой нити. Она не округла, а трехгранна, и именно это необычная форма придает и блеск, и сияющую фактуру ткани, ее необыкновенную прочность и прохладу шелка. Что тут же было поэтом обработано и выражено в поэтической метафоре, которая удивительно оказалась созвучна хореографическому эквиваленту.
Три грани нити – три богини,
Что так прекрасны в солнечных лучах,
Они – соперницы в судьбе единой
– Как три безжалостных меча.
Вместе с тем, сцены с девушками- шелк являются связующим образом спектакля, образом Каравана, везущего драгоценный товар через пустыню. Каждая из трех, поддерживаемая тремя партнерами трансформируется в своей пластике то в струящийся шелк, то в песок пустыни, то застывают в позе, мимолетно отсылающей в определенной культуре и стране. Правда в спектакле использованы и бутафорские верблюды, проходящие время от времени по сцене, но это дань балетной бутафории скорее вызвана недоверием хореографа к силе собственных пластических образов, чем реальной необходимостью.
Спектакль смело можно назвать визуальным перформансом, поскольку цвет, помимо живописности сценических картин, несет и смысловую нагрузку. Так первозданный, девственно белый шелк в сцене его производства из нитей приобретает цвет в Индии. Красочный танец индийских танцовщиц-специй окрашивает шелк не только краской (и хореограф очень деликатно и к месту применяет в этой сцене модный сегодня в театральной среде красящий порошок), но и своей красочной пластикой движений, вихрем кружения ярких костюмов. А в следующей стране – Персии, на ткань, как бы, наносится затейливая вязь графического рисунка знойного и тягучего персидского танца. После сидячего антракта, во время которого звучит медитативная музыка, на зрителей обрушивается зной и песок аравийской пустыни в экстатическом танце бедуинов. И через темноту и паузу нас погружают в серо-черную графику сцены «Стена плача»
И что тогда Стена стенаний, Плача,
Где Храм когда-то возвышался, рос?
И что есть Путь для нас? Что значит?
Вся наша жизнь – ответ на чей вопрос?
Фантазия хореографа в этом спектакле настолько изобретательна, каждая сцена дарит столько разных эмоций, что наш зрительский интерес требует все новых и новых впечатлений. Короткая остановка в Риме, пластический портрет Калигулы, мимолетный взгляд, брошенный на османскую империю, завораживающее кружение дервиша… И вот мы в царстве гуннов, где хореографический темперамент Мукарам Авахри вновь погружает нас в стихию экспрессивного боевого танца. Заключительная сцена происходит в древнем Отраре. Богатство костюмов, знаковые атрибуты -колесо, прокатившееся по сцене, шанырак, той-казан, караван бутафорских верблюдов, проходящий на заднем плане, все же не смогли заменить нам, зрителям богатое хореографическое видение Мукарам Авахри, с помощью которого, на протяжении всего спектакля, так точно, лаконично и емко были выражена сама суть поэтических строк Бахыта Каирбекова и Великого шелкового пути.
Рождение сценического образа спектакля – результат коллективного труда сценографа Аскара Искакова, художников по костюмам Асель Шалабаевой и Дины Буксиковой (для них, работающих в кино, это был первый опыт создания костюмов для балетного спектакля), художника по видеоконтенту Нурлана Керей и художника по свету Роберта Даутова. Но все они в один голос утверждают, что шли вслед за видением хореографа, которая точно знала, что она хочет и сумела заразить своей идеей всю постановочную группу. Этим, вероятно, объясняется необыкновенная цельность сценического образа: декорации, костюмы, свет и, что очень важно, видеопроекции органично сочетались друг с другом, не соперничая, а усиливая качества друг друга. В этом спектакле, пожалуй, был один из тех редких случаев, когда видеоконтент не нивелировал хореографию, а органично дополнял, усиливал пластическую составляющую спектакля. Да и качество видеоконтента было сродни живописи, тонкой и прозрачной, что в контексте данного спектакля о шелке стало особенно ценным качеством.
Музыкальную партитуру хореограф собрала из произведений трех композиторов - Армана Амара, Владимира Иванова и Омара Фарука Текбилека. Недостающие сцены были дописаны композитором Ренатом Гайсиным, для которого это уже второй опыт работы над балетной партитурой, и он остался очень доволен результатом сотрудничеством с Мукарам Авахри: «Она во мне открыла те самые мысли, которые я бы хотел выразить очень давно. Для меня Шелковый путь – это путь человек к самому себе».
Для Мукарам Авахри этот спектакль тоже стал сокровенным: «Я действительно ощущала какие-то силы извне, при создании этого спектакля. И я этот спектакль посвятила папе, с благодарностью и с признанием. Потому что именно этот человек, пройдя со мной и жизненный, и творческий путь, придавал мне уверенность, силу и вдохновение». Вероятно, этот спектакль стал этапным в творчестве молодого и очень талантливого хореографа. Спектаклем-осознанием своего творческого пути. Спектаклем-благодарностью, всем, кто был причастен к этому пути. И спектаклем- осмыслением себя и своего творчества. Поэтому кому-то может показаться, что нет финала, спектакль, как бы, не завершен, в привычном смысле балетных постановок. Но если это путь, то конца и не может быть. Возможна лишь только небольшая остановка, для того чтобы с новыми силами, с новыми идеями продолжить свой путь художника-творца.
«Он – Дао!», – назовет его китаец.
Для суфия – слиянье мотылька с огнём.
Путь к сердцу ближнего – Стих, Песня, Танец...
Навстречу тайне, что в тебе самом.
Автор: Флюра Мусина, балетный критик